Перед интервью с Петром Ловыгиным меня пугал добрый, как Санта-Клаус, фотограф Антон Мартынов:

И при этом, заметь, его творчество серьезно отстоит от фотографии, оно более в «художественном поле», если так можно выразиться. Это, на мой взгляд, довольно нетипичный случай — когда художник выдаёт нешаблонный результат и при этом остаётся обычным человеком. Пожалуй вот что я бы хотел сказать про Петю. Хотел бы и я быть таким». «Обычным?» – думала я. Сколько знаю Антона – столько помню, что про обычных он бы вообще поленился наговорить два абзаца. А уж в таком ключе – не отзывался на моей памяти вообще ни о ком.

А где это, Хогвартс? Нет, если ты ждешь, что я стану выпендриваться и выдумывать всякие необычные предметы, то не дождешься, потому что, честно говоря, образование – это не та штука, где есть широкое поле для экспериментов. Так что выберу то, что реально необходимо: География. История. Музыка. Психология искусства. Спорт. Литература. Любовь.

Ты же спросила про наименование предметов, а не про саму программу. Вот назначат меня – тогда и придумаем. Любви даже не «можно» научить, а нужно! Речь же не только про личную жизнь идет!

Ну, во-первых, каждый раз такое выяснение – просто попытка навесить на меня какой-то штамп и ярлык. Как будто кому-то нужно это определение – кто он. Хорошее слово «artist». Объединяющее. Просто у нас это – Кобзон с Розенбаумом, а в Европе так называют любого деятеля искусств. Так вышло, что я развит примерно одинаково в каждом из art-направлений. И попросту разучился делать рядовые вещи. Скучно мне. Да и себя уважать перестану, если мой «продукт» не будет отличаться от остальных. Во-вторых, наличие талантов в одном из направлений тоже ведь не дает человеку права называться им в полной мере. Я хорошо пишу порой – но есть же миллионы писателей сильнее меня. Я что-то смыслю в фотографии, но есть тысячи фотографов сильнее меня. Я двухминутный сценарий могу мусолить два года – и какой я режиссер после этого?!

Варламов тут не при чем. Просто порой видишь все эти холивары Кэнона против Никона, пленки против цифры – и кажется, что люди забыли о чем-то большем, что должно быть в фотографии. Это не пикселы, и не светочувствительность, не мегабайты, и не матрицы с диафрагмами. Взять тех же фанатов пленки: слышишь их порой – и кажется, что в этом преклонении перед способом получения изображения – и есть вся его ценность. Потому что фотографии у них при всем при этом получаются пустые, без души. Культ не из того места растет. Я же просто снимаю на то, на что мне удобно.

Абсолютно все. Просто раньше я «снимал в стол», думая, что это никому не нужно. Не было давления и обязательств поддержать планку. Теперь есть ожидания от меня. Легче от это не становится, при том, что я до сих пор думаю, что это всё никому не нужно. Люблю и «Черного карлика» по романсу Вертинского – за то, сколько шел к нему, к его созданию, и как интересно, на мой взгляд, это подал. Люблю и «своего» Луи Армстронга, и «Волка-изумрудное сердце». Люблю их, потому что там есть я, как автор, есть какие-то мои проблемы, переживания, поданные через метафоры.

Моя Костарика – она вообще-то для меня и про меня. Это индивидуальный продукт. В этом большая сложность его распространения. Кого волнуют эти проблемы автора-создателя? Но вот что касается возраста – она универсальна. Она реально нравится всем возрастам. Думаю, что если показать ее в доме престарелых – будут овации. А с детьми был опыт: как-то меня занесло «выступать» в пионерский лагерь – и я на себе ощутил, что нет более эмоциональной публики, чем дети. Всё, что я ни показывал - шло «на ура». А что касается работать всецело для детей – why not? Просто пока я до этого еще не дошел. Это ж как-то надо перестроить свое мышление под детскую головушку. Это сложно! Мы не понимаем, о чем 18-летние ютуберы-то свои ролики снимают, а тут надо еще больше с себя годков скинуть.

Ну это как презирать родную мать и отца просто на основании того, что ты добился большего, чем они. Бред же? Среда, окружение, город, бэкграунд – все это взращивает тебя не меньше, чем твои родители. Я в Москве вообще не могу ничего снимать, «не стоИт» у меня на Москву: все, что мною снято в категории fineart - снято в родном городе и его окрестностях. Я сейчас могу жить где угодно в мире – но я всякий раз возвращаюсь снимать в Ярославль, потому что мне там комфортно. Если в жилах разлит бальзам Золотого Кольца — то это навсегда. Относительность же будет существовать всегда: в масштабах России «не забывай свой корни, помни, есть вещи на порядок выше» - помни, что может ты в искусстве самый известный представитель своего края, по тебе судят о нем, по твоей любви к нему. В мировом масштабе - ты Русский. Ты иного мышления, иного внутреннего склада. Твоя страна – бездонный сундук, который всякий раз будет удивлять европейцев, американцев, азиатов… Ты – ее представитель. Если ты ее будешь любить – ее полюбят и те, кто рядом с тобой. А может, это потому, что я просто родился и вырос в лучшем городе Земли. А родился бы где-нибудь в Скупердянске Забайкальского уезда и был бы там со своими сказочками загнобленной белой вороной – вряд ли был бы своему городу благодарен.

Покров-на-Нерли, Стамбул, Порто, Мумбаи, пляж Довиля, Суздаль, Плес, Калькутта, Гавана, Вологда … Это не значит, что в этих ко мне начинают судорожно посещать творческие мысли – мне просто приятно там находиться, и это гораздо важнее. Напротив Покрова-на-Нерли я могу просидеть весь день, слушая любимые песни: в эту часть туристы не добираются. В обнимку со смуглой чикой на гаванском Малеконе я готов простоять годами под облетающую краску кубинских кас. На то, как индийцы на любой помойке умудряются устроить цветной праздник – я, свесившись с моста калькутской Ганги, могу смотреть всю жизнь.

Мне всегда верят. Чего б я не рассказал. Я выдумываю на ходу совершеннейшие небылицы, сам потом их разоблачаю, а люди каждый раз потом снова верят, как в первый раз. Все эти истории про обнаружение портрета Брежнева в гвинейском племени, про тайную могилу Тупака Шакура на ланкийском кладбище, про вытатурированного Сталина на животе у цыганского мальчика в Молдавии, про порции коки в «Боливийских авиалиниях»… Это смесь выдумки и современности. Оттого и получается ощущение сказки. Так и рождается постепенно своя философия: в путешествии, в фотографии, в тексте…

Мне нравится это сейчас – я этим и занимаюсь. Настанет пресыщение, а оно настанет – займусь чем-нибудь еще. У меня всегда была поддержка. Всегда. Но никогда не было компаньона. Соучастник, человек с таким же мышлением, как у меня – заставит меня сделать что-то серьезнее, чем то, чем я занимаюсь сейчас. Нужен человек, лишенный сомнений, ибо во мне их что-то до фига. Нужен человек, который придет с пинком под мой зад и со словами: «Братан, че думать, давай делать! Потом будем думать, что делать…»

Тяжело. Но и умею к себе людей располагать людей, несмотря на собственную гиперязвительность. А что касается права, которое надо завоевать годами – так дело не во времени. Человек должен быть в творческой составляющей равным мне, а я – ему. После этого хоть испинайтесь! Я очень жду этого человека. Потому что в одиночку «мне трудно нести свою ношу, настанет день – и я ее брошу»…

Почему? Потому, что чисто визуально и по картинке буддизм и индуизм красивее, чем ислам? Так это просто потому, что они мало знакомы с исламом. Нет такого, что вот эта религия тебе подходит по философии больше, а эта – меньше. Вера – это ж не книжка с картинками. Бог один, и точка. Другое дело, что я ж в творчестве легко могу смешать Покров-на-Нерли и арабскую вязь, бен Ладена и Далай-ламу, католические «ретаблос» и татаро-монгольское нашествие, может, поэтому и произвожу впечатление этакого всеядного господина.

Люди живут стереотипами и находятся во власти атрибутов. Их пугают слова «джихад», вызывает панику белая вязь на зеленом фоне, даже обыкновенный новостной канал Аль-Джазира стал синонимом терроризма… Джихад – это же не с калашом на неверных. Джихад – это скорее «посадить дерево, воспитать сына, построить дом». Я делаю свое маленькое дело искренне и честно. И в этом тоже есть мой джихад. Мой ислам. Я не совершаю намаз, не ходил еще в хадж, не держу пост. «Какой же ты мусульманин тогда?» – спросят меня. При этом я знаю массу людей, что напоказ в мечети правоверны, а за спинами совершают совсем темные дела. Лучше уж наоборот.

А что касается моей внешности, то я вообще никогда не задумывался насколько она сочетается с исламом. Я могу появится в мечети в любом виде: с Ганешей на кольцах, украшающих пальцы рук, с ирокезом и серьгами в ушах – и никто мне слова не скажет. Ислам гораздо более терпим к подобным вещам, чем, например, российское общество.

А что у нас общего? Картавость и агрессивная манера поведения с близкими? Вот, пожалуй, и все.

Если кто-то делает несправедливость – в мой адрес или в чей-то еще – а я бессилен противостоять? Ну, относительно такой «абсолютной несправедливости» – я верю, что где-то потом с человека спишется. В этой жизни или в следующей – но случится. Это хоть как-то гасит уязвленное самолюбие.

Сейчас понял после этого вопроса одну из своих проблем. Я как прыгун с шестом уже много много лет заказываю одну и ту же высоту – только потому, что я ее точно возьму. Стабильность, возведенная в культ. Взять новую высту почему-то я не догадываюсь. Сам же топчешься на месте и при этом дико не доволен своим же развитием. Раньше у меня было так: были люди, которых я очень уважал, которые как-то повлияли на мое развитие – я смотрел их биографию и понимал: вот в таком-то возрасте он создал то-то и то-то. Значит, у меня еще есть некоторое время, пока у меня этот возраст не наступил. Проходили годы, и я не укладывался в этот «чужой» график. Потом забил на это. Когда наверху положено будет чему-то случиться в твоей жизни – тогда и случится. Я работящий, ответственный перфекционист. Работать обожаю. Было бы в сутках 27 часов – вырабытывал бы их полностью. Всё остально отчасти на воле счастливого случая. Я в него верю.

Веслами грести не умею. Это идет, наверное, из детства: неумение синхронно делать два действия. Этой весной я освоил велосипед. Это огромное достижение. Думал, так и не научусь никогда. А вот гребля пока непокоренная вершина. Год назад в Ирландии группа энтузиастов гребных пригласила прокатиться в четверке. Посадили посередине. Я им за час мучений все вёсла поотшибал. Кричал «help» проходящим по набережной людям. Они еще со мной в Шотландию тогда хотели сплавать – слава Богу, что одумались. На обратном пути я весла сложил и просто сидел. Ну его нафиг, такой мазохизм.

Крутил я на одном месте и все ваши прыжки с парашютами, тарзанками с 200 метров и так далее – у меня стойкое ощущение, что именно на моем прыжке всё и сломается. Я получу какую-то травму и перестану быть молодым и красивым. Увечья очень боюсь. Старости боюсь. При моей внешней брутальности – почти все мужские увлечения мимо меня. Никогда не интересовало оружие, самолеты, машины. Порой стыдно, но совершенный слабак в электричестве и его починке, в сантехнике…

И телефон! Терпеть не могу говорить по телефону. Необходимый исходящий звонок могу откладывать неделями.

Это как обучение велосипеду. Для того чтобы человек поехал, его надо подтолкнуть. И избавить от боязни падения. Вот для начала – я могу подтолкнуть. Потом я посмотрю, как он поедет. Пока просто по прямой. Со стороны посмотрю. Потом научу его кататься, держа руль одной рукой, и вскакивать на высокий бордюр, потом вообще без рук. Первая и третья стадия – за мной. На второй я статист. Авторский стиль можно достичь массой способов. Это и микс разных направлений искусства, и контрасты внутри одного – да масса этих способов. Главное, чтоб человек более менее ориентировался в тех предметах, что я выбрал для «школьной программы какого-то Хогвартса» и не противоречил самому себе. Не занимался тем, что не нравится.

Значит, будем нащупывать.